Новый, с иголочки реакторный модуль говорит мне о том, что… Да, в общем, ничего особенного не говорит. Их по очевидным причинам много в Солнечной — они там производятся, но хватает и на молодых колониях — потому что туда обычно везут свежие, чтобы подольше не возиться с реновацией. Если выбирать, я бы поставил на Солнечную, но не из-за реактора, а из-за капсул. Такого количества консервированных планетян взять больше негде.

Пробежавшись по пунктам технических меню, восстановил в памяти процедуру подрыва реактора. Не припоминаю, чтобы кто-то когда-то её использовал, но, тем не менее, она среди процедур предусмотрена. Отголоски ещё той старой паранойи, которую испытывало Человечество на первом этапе освоения Дальнего Космоса. А ну как злые инопланетяне захватят базу колонистов, начнут насиловать женщин, жрать детей и пытать мужчин с целью узнать у них дорогу к Земле. И тут отважный герой пробирается в реакторный модуль, чтобы пожертвовать жизнью колонистов ради спасения родной планеты... Звучит глупо, но сколько видеодрам с таким финалом сняли! Инопланетяне так и не появились, ни один реактор не был взорван, но алгоритм в прошивке оставили. Потому как мало ли что. Странно только, что я его знаю.

— Что вы делаете, капитан? — спросила встревоженно Катерина.

Ага, так и думал, что подсматривает. Камера-то тут есть.

— Освежаю память.

— Вы же не хотите на самом деле...

— Не хочу. Но, если что, рука не дрогнет. Имей это в виду, Катерина.

Глава 14. Как умирают соло

— Тебе стоит кое-что вспомнить, пап, — сказала снящаяся мне дочь. — Но, может быть, и не стоит.

— Довольно противоречивое заявление.

Я, утомившись от бесплодных блужданий по барже и бессмысленных пререканий с искусственным интеллектом, лёг поспать в каюте, и вот на моей кровати снится, поджав ноги, юная девушка. Я, пользуясь случаем, её рассматриваю.

Надо же. Моя дочь.

Не красавица, но очарование молодости, безусловно, присутствует. Симпатичная внешность, притягательная скорее живой непосредственностью и обаянием. В капсуле она старше, но там лицо забывшегося сном раненого человека: по нему трудно судить, куда именно меняется её внешность. Такие девушки могут с возрастом как дивно расцвести, так и остаться «умеренно привлекательными», это зависит от того, как обойдётся с ними жизнь. Сменится вот эта лукавая полуулыбка опущенными вниз уголками рта, как у её матери, — и всё. Пропало волшебство.

— Я понимаю, — продолжает Катя. — И не знаю, как поступить. С одной стороны, мне не нравится, что ты действуешь вслепую. Но, с другой стороны, я боюсь вызвать каскадное возвращение памяти, которое может разрушить твою личность. Правильно было бы, наверное, давать тебе вспоминать по чуть-чуть, мелкими нетравмирующими фрагментами, пока ты снова не станешь собой. Однако времени у тебя остаётся всё меньше и меньше.

— А что у меня со временем?

— Этот рейс скоро будет закончен, и буксир окажется в точке финиша.

— И что там?

— Я не знаю. Я стала сном два года назад и то, что произошло после, просачивается ко мне смутными фрагментами непонятно откуда. Думаю, от той меня, которая в капсуле. Ведь мы всё-таки почти один человек. И находимся в общей сети.

— Общей сети? Я не понял...

— Я твоя дочь из того сна, что ты смотрел в капсуле. Все капсулы связаны через здешний ИИ, и у нас есть какой-то смутный коннект. Может быть, через поток, не знаю.

— То есть я два года лежал в капсуле и смотрел сон про тебя?

— Да.

— Зачем мне это?

— Тебе? Тебе ни зачем. Но тебя не спросили.

— Так, ситуация становится загадочнее и загадочнее. Мне не помешали бы пояснения.

— Знаешь, у меня есть предложение. Чего это я только к тебе в гости хожу? Заходи в следующий раз ты ко мне!

— Это как? Ты предлагаешь мне присниться собственному сну?

— Это не так уж невозможно. Просто ложись обратно в капсулу, и мы встретимся на моей территории.

— И я опять пролежу там два года? Что-то не хочется...

— Да нет же, не входи в гибер и поток. Просто подключись в обычном режиме, как для игровой симуляции. Поставь таймер на полчаса, этого нам хватит, чтобы поговорить. Там у меня меньше ограничений. И то, что ты узнаешь там, тебя меньше травмирует, потому что будет... ну, как бы понарошку. И ты в любой момент сможешь выйти.

— Выглядит подозрительно похожим на ловушку.

— Да, понимаю. Как хочешь, я не настаиваю. Просто реши, веришь ты мне или нет. Если нет, я не обижусь. Представляю, как тебя теперь пугают капсулы. Ладно, спи давай. Увидимся.

***

Как у нашего кота

дочка чем-то занята.

Когда дочери растут,

то проблемы там и тут…

— напеваю я машинально.

— Я всё слышу! — доносится из санмодуля. — И да, у меня свидание! Моё свидание, не твоё! И проблемы мои. Так что прекрати своё родительское нытьё!

Катя высовывается из двери и корчит мне рожу, на которой я, с изрядным удивлением, замечаю инородные включения.

Помада. Тушь.

— Откуда у тебя косметика?

— Купила.

— На «Форсети» продаётся косметика?

— Папа, ты удивишься, но на станции есть женщины!

— Я в курсе. Просто никогда не видел в продаже...

— Почему меня это не удивляет? Ах да, наверное, потому что даже прокладками пользоваться меня учил кот!

— Серьёзно? Я как-то...

— Боже, пап, забей. Я выжила. Мне пятнадцать, у меня свидание. Я собираюсь кокетничать и хихикать, как дурочка. Строить глазки. Позволю угостить себя мороженым. Это называется «социализация». Если не знаешь, что это, спроси у Кота.

— Я где-то слышал это слово... Не помню точного значения, но ассоциируется с бессмысленной суетой, ведущей к неизбежному разочарованию.

— Просто у тебя отвратительный характер.

— Ну, спасибо!

— Обращайся. А теперь я намереваюсь приятно провести хотя бы то время, пока мы пристыкованы, а не летим неизвестно куда, неизвестно насколько и с сомнительными шансами вернуться.

— Катя, я не раз предлагал тебе...

— Остаться на станции, ага. В интернате. Одной. Без тебя. Без Кота. Ждать и думать, вернётесь вы или нет.

— Так живут все космики.

— А я не хочу. Всё, закрыли тему. Мой потенциальный поклонник уже полчаса ковыряет ножкой комингс входного шлюза. Думаю, пора снизойти к его страданиям. Пока, не скучай.

—